— Расскажите, как там было — в Лондоне? — опередил меня вопросом Иван, едва мы сели за столик в ресторанчике отеля. — Мы ведь все были на сборах в Увате, а там телевизоров не было. Иногда просили разрешения у тренеров прийти к ним в домик и посмотреть ту или иную трансляцию там, но все это было, как правило, по нашему времени глубокой ночью. Не всегда даже новости успевали послушать.
Мне, кстати, понравилось одно из лондонских интервью Александра Карелина, — продолжил Черезов. — Когда ему привели в пример итальянского тренера наших дзюдоистов Эцио Гамбу и спросили, не считает ли он, что отечественные тренеры, особенно наиболее возрастные, работают по устаревшим методикам, Карелин ответил: мол, Гамба молодец, но не нужно забывать, что на главного тренера всегда работает вся система. Начиная от подготовки спортсменов "на местах" и заканчивая связями и отношениями в международной федерации. Эта система выстраивается не один год. Так что совершенно неправильно в данной ситуации приписывать все заслуги одному человеку.
Но вообще пример Гамбы меня очень заинтересовал. Я слышал, что при всей своей жесткости он мгновенно нашел общий язык с командой.
— Этому вряд ли стоит удивляться, как мне кажется. Гамба — не просто сильный специалист, но и олимпийский чемпион. Представьте: пришел бы к вам в команду в качестве одного из тренеров Рафаэль Пуаре или Оле Эйнар Бьорндален. Вы тоже слушали бы его с раскрытым ртом.
— Безусловно, авторитет таких людей изначально выше, чем у тренеров, которые сами не добивались в спорте больших успехов. Тут все происходит на подсознательном уровне: человек сказал — и ты сразу безоговорочно ему веришь. Потому что знаешь, что он сам неоднократно проверял все это на собственной шкуре.
— Когда спортсмен выпадает из привычной ему жизни на длительный срок, как это произошло с вами после перелома ноги, он обычно переосмысливает многие вещи. В том числе задается вопросом, зачем вообще тренируется, ради чего тратит столько времени. Ради чего вернулись в биатлон вы?
— Давайте подождем говорить об этом...
— Я просто хотела понять, изменились ли ваши взгляды на спорт. И что такое для вас биатлон — возможность добиться чего-то большого или просто привычная и любимая работа, которая к тому же хорошо оплачивается? Спросила лишь потому, что недавно прочитала интервью известной фристайлистки Ассоль Сливец. Она выступала на трех Олимпиадах, была вице-чемпионкой мира, потом пропустила два года в связи с рождением ребенка. А на вопрос о своих нынешних олимпийских планах ответила что-то вроде: "Мне уже много лет, и я слишком многое испытала и пережила в спорте, чтобы мечтать "просто о медали".
— Ну... Она права, конечно — та девушка, которую вы процитировали. Очень четко выразилась. Если говорить обо мне: я понимаю, что до Олимпиады осталось чуть больше года. И буду стараться вложить в эту подготовку все, на что способен. Не хотелось бы сидеть после Игр и думать о том, что ты мог, а не сделал.
ОТДЫХА НЕ БЫЛО
— Весной вы говорили, что вообще не планируете отдыхать этим летом.
— Так отдыха и не было. После соревнований на Камчатке я остался там на пять дней. В местечке, куда меня пригласили друзья, не было, можно сказать, никакой цивилизации: ни света, ни сотовой связи. Туалет на улице. Зато были горячие источники. И с погодой повезло. Отдохнул и душой, и телом. С утра вставал на лыжи, катался по насту. Или брал горные лыжи — пробовал спускаться про целине, как это делают фрирайдеры. А уже 15 мая уехал на первый сбор. Правда ненадолго: в конце месяца была запланирована очередная операция в Москве. Надо было извлечь из ноги металлические конструкции. Но на третий день я уже снова тренировался.
— В конце прошлого сезона вам удалось "зацепить" несколько стартов. Какие были ощущения?
— Как вы помните, после перелома ноги я два месяца пролежал, потом месяц занимался в зале, ни о какой функциональной готовности говорить, естественно, не приходилось. Но на лыжи в марте встал с мыслью, что подготовиться к какому-нибудь отдельно взятому старту так, чтобы попасть на пьедестал, или даже выиграть, можно даже в таком состоянии. А вот добиться мало-мальски приемлемых результатов в серии из нескольких стартов совершенно нереально.
В том же Альтенберге, где я выступал в марте в кубке IBU, я в отдельные дни чувствовал, что еду — словно лечу. Все получалось. Вернулся домой, поехал на чемпионат России на машине. Сначала проехал тысячу километров до Тюмени, там переночевал, провел весь следующий день на ногах — нужно было отчитаться за командировки. Потом снова сел в машину и проехал еще 400 километров — до Увата. И там меня "накрыло" совсем основательно. Морально было страшно тяжело бежать по лыжне в гонке преследования и понимать, что тебя сейчас будут обгонять все подряд, а сам ты ничего не можешь с этим поделать. Только провожаешь глазами тех, кто едет мимо.
Десять дней спустя на Кубке России в Тюмени опять вернулась легкость, появились силы и бежалось совершенно по-другому. Финишировал оба раза в десятке. Но потом снова случился провал: вернулся на машине домой, на следующий день вылетел в Москву на Гонку чемпионов и чувствовал себя, как и в Увате, полностью разбитым и вымотанным. Ну и Камчатка добила: там я вообще за места в четвертом-пятом десятке боролся.
— От соревновательных нагрузок боль не возвращалась?
— В самих гонках — нет. Там все болевые ощущения гасит адреналин. А в тренировках чувствовалась скорее не боль, а слабость. Когда не так "держит" нога, когда не можешь дотолкнуться.
— Как близкие отнеслись к тому, что почти не будут вас видеть до следующей весны?
— В этом меня, слава богу, понимают и поддерживают. Гораздо сложнее другое: когда тренируешься столько месяцев подряд и не имеешь возможности выступить, проверив таким образом результативность проделанной работы, это очень тяжело психологически. Угнетает. Когда все нормально, этого не ценишь. Просто тренируешься, выступаешь, чувствуешь себя конкурентоспособным и вообще не задумываешься о том, что может быть иначе.
— После того страшного падения в Уфе у вас не появилось страха перед лыжероллерами?
— Иногда на сложных спусках бывают моменты, когда понимаешь, что нужно быть максимально аккуратным. Но это идет не от страха. Скорее от понимания, что одна нога пока все-таки послабее другой. Полностью восстановить функции мышц и связок за такой срок очень трудно. Поэтому если раньше я мог позволить себе "похулиганить" — пройти тот или иной спуск на грани риска, то сейчас очень четко контролирую все свои действия.
— Не думала, что восстановление мышц займет у вас столько времени.
— Дело в том, что как только врачи разрешили мне нагружать оперированную ногу, я стал нагружать ее по максимуму. И постоянно эти нагрузки увеличивал. Поэтому и есть некий диссонанс: здоровая нога адаптируется к нагрузкам сразу, а вот травмированная требует чуть большего времени. Это совсем небольшие ощущения, но они есть. Если бы речь не шла о результатах высокого уровня, я, подозреваю, уже и думать бы забыл о травме.
— Какие-то процедуры приходится принимать по-прежнему?
— Перед беговыми тренировками делаю тейпирование, чтобы чуть уменьшить нагрузку на сустав, не прекращаю физиотерапевтическое лечение — тоже помогает быстрее восстанавливаться. Постоянная боль ведь дает дополнительное утомление. Значит, нужно делать все возможное, чтобы этой боли не было.
ДАЛЬШЕ СОЧИ НЕ ЗАГЛЯДЫВАЮ
— Как вы чувствуете себя в команде, в которой всего два года назад были безусловным лидером?
— О том, что я в своем нынешнем состоянии уступаю ребятам в каких-то аспектах, вообще не задумываюсь. Просто делаю свою работу. Причем стараюсь делать ее максимально хорошо. Да и слабые стороны своей подготовки знаю.
— Вы застали в сборной период наиболее радикальных перемен. В какой команде было комфортнее находиться — той, что руководил Михаил Ткаченко, Андрей Гербулов, или Николай Лопухов?
— Мне было комфортно работать со всеми тремя тренерами. Кстати, не исключаю, что Николаю Петровичу (Лопухову. — Прим. Е. В.) пришлось значительно сложнее, когда он попал в сборную. Он ведь много лет проработал в лыжных гонках, а там у спортсменов нет той психологической нагрузки, которую дает стрельба. Объемы нагрузок в лыжных гонках очень большие, но если их просто перенести в биатлон, то придется вообще не уходить со стадиона — не хватит времени все выполнить. Допустим, лыжники после ужина уже отдыхают, у нас же обычно бывает еще одна тренировка — холостой тренаж. Это 40-50 минут. Стрелковые тренировки к тому же требуют достаточно высокой концентрации. Если стрелять на фоне сильного физического утомления, начнут нарабатываться ошибки. То есть приходится постоянно находить некий баланс.
— Но ведь объем работы с приходом Лопухова все равно вырос?
— Да, и очень сильно. Мы много тренируемся на роллерах, а это сразу резко увеличивает километраж.
— Тренеры сборной не возражают против того, что вы работаете по индивидуальным планам?
— Все это я согласовал с руководством заранее. Ни для кого ни секрет, что с прошлого года я сотрудничаю с Сергеем Чепиковым, сейчас это сотрудничество продолжается. К тому же отличие моих тренировочных планов связано прежде всего с тем, что долгое время мои беговые возможности были сильно ограничены. Я, например, только недавно начал потихонечку бегать кроссы. В остальном же не сильно отклоняюсь от того плана, по которому работает сборная. Это с самого начала было нашей общей позицией: и я, и Чепиков считаем, что готовиться нужно только вместе с командой, где собраны все сильнейшие. Достичь в тренировках высокого уровня мотивации в одиночку значительно сложнее. Это касается и скоростных тренировок, и стрелковых.
— Как строится ваше взаимодействие с Чепиковым на протяжении сезона?
— Сергей приезжал на четыре дня на соревнования в Тюмень, этого времени нам хватило, чтобы обсудить подготовку. В процессе сборов мы достаточно много общаемся по скайпу. Когда я проездом бываю в Екатеринбурге, обязательно к нему заезжаю. Он ведь достаточно занятый человек — депутат Законодательного собрания.
— А стать тренером Чепиков не хочет?
— Я вижу, что ему это очень интересно. И явно хочется делиться знаниями. Мне интересно слушать Сергея, когда он рассказывает, как тренировался, какие нагрузки выполнял — постоянно как бы проверяя себя на прочность. На своей последней Олимпиаде Чепиков выступал в 39 лет и ему в индивидуальной гонке не хватило всего 0,8, чтобы добраться до бронзовой медали. В таком возрасте бегать на таком уровне — это показатель.
— А вы готовы выступать до 39-ти лет?
— Пока что дальше Сочи не заглядываю. В прошлом году, кстати, вдруг вспомнил, как был самым молодым в команде, где выступали Павел Ростовцев, Виктор Майгуров, Владимир Драчев... Не успел оглянуться — двенадцать лет прошло. И я уже самый старший.
— Дискомфорта это не вызывает?
— Нет. Безусловно, я больше общаюсь с теми ребятами, кто давно в команде. С Андреем Маковеевым, Антоном Шипулиным, Женей Устюговым. Сейчас вот Макс Чудов в сборную вернулся. Не хочу сказать, что у нас какая-то своя компания внутри команды, но просто часть ребят находится в сборной всего второй год. Не так просто бывает с ходу притереться друг к другу. А притираться надо. Мы ведь проводим вместе на сборах гораздо больше времени, чем с родственниками и семьями. Совсем другое дело иностранцы: последняя гонка на этапе закончилась — они уже по машинам сидят, по домам разъезжаются.
— Мне кажется, что иностранные спортсмены изначально гораздо более самостоятельны и дисциплинированны, нежели наши. Не думаю, что какой-либо иностранный тренер вообще задумывается о том, что, отпустив спортсмена домой, получит его обратно спустя несколько дней в разобранном состоянии.
— Знаете, когда я стал ездить по сборам, то часто жил в одной комнате с Павлом Ростовцевым. Он часто после тренировок общался с тренерами, обсуждал какие-то планы, нагрузки, методики. А однажды спросил меня: "Тебе это совсем не интересно?" Я тогда даже не понял его. Тренировочным процессом ведь рулят тренеры, так зачем мне нужно чем-то интересоваться? И только с возрастом до меня дошло, до какой степени Ростовцев был профессионален в своем отношении к биатлону.
— Не бывает досадно, что аналогичное понимание пришло к вам не тогда, а только сейчас?
— Такие мысли мне в голову тоже приходили.
— А сама по себе тренерская деятельность вас привлекает?
— Раньше не задумываясь ответил бы: "Нет". Сейчас так уже не скажу.
МЫ ИЗ ОДНОЙ ОБОЙМЫ
— Наблюдая много лет за Оле Эйнаром Бьорндаленом, я пришла к выводу, что биатлон для него — вся жизнь. Все остальное, в том числе и семья, — второстепенно. С одной стороны, такое самопожертвование заслуживает восхищения. А с другой... Вот вы бы так смогли? Другими словами, стоит ли вообще большой спорт того, чтобы до такой степени ему отдаваться?
— Когда ты понимаешь, что бегаешь до определенного возраста и хочешь стать лучшим, то, наверное, стоит. Вы же сами сказали, что Бьорндаленом восхищаются. И как не восхищаться? В 36 лет он приехал с Олимпийских игр с двумя медалями. Шесть раз становился олимпийским чемпионом. А ведь в биатлоне куча людей мечтает о том, чтобы выиграть хоть один раз. И далеко не у всех это получается.
— А лично у вас нет ощущения, что Бьорндален уже "закончился" как спортсмен?
— Есть другое ощущение. Что уже много лет подряд каждый очередной сезон, месяц, неделя, день, состоит у Бьорндалена из очень тщательно составленных тренировочных планов. Если он выполняет все, что запланировал, то так же планомерно поднимается к желаемому результату. И выходит в итоге на уровень, выше которого не может подняться никакой другой спортсмен. Просто в последние пару лет получалось так, что выполнить эти планы Оле Эйнару постоянно что-то мешало. В прошлом сезоне он сорвал спину, в позапрошлом то ли отравился, то ли простыл — и так далее. Когда организм помоложе, его возможностей хватает, чтобы подобные пробелы компенсировать. С возрастом становится сложнее.
Другой вопрос, что когда не получается раз, другой, третий, то и сам невольно начинаешь сомневаться в собственных силах. Когда Оле Эйнар в прошлом сезоне сказал в каком-то интервью, что выиграть ему мешает голова, думаю, он имел в виду именно это. Но это совершенно не означает, что он теряет кондиции. В прошлом году у нас получилась в Тоблахе одна совместная тренировка, было очень интересно.
— Вы когда-нибудь болели за Бьорндалена?
— У меня вообще сложились достаточно теплые отношения и с норвежцами, и с братьями Фуркадами, и со многими ребятами из немецкой сборной. Если раньше они для меня были просто спортсменами из других команд, то сейчас мы как бы из одной обоймы. Много общаемся. Соответственно и в гонках в какой-то степени переживаем друг за друга. Так всегда бывает: сначала ты начинаешь приезжать на чемпионаты мира и смотришь на великих с придыханием, утратив дар речи, как смотрел я сам на своем первом чемпионате мира в 2003-м на того же Бьорндалена, Франка Люка, Свена Фишера... Потом ты начинаешь в каких-то гонках их обгонять, а с тобой начинают здороваться. И воспринимать тебя уже как равного.
— Какие планы вы связываете с этим сезоном?
— Давайте все-таки подождем говорить об этом. Ближайшим выступлением у меня станет, видимо, чемпионат России по летнему биатлону. Это необязательный старт, участвовать в нем никто не заставляет, но для меня в силу ряда причин он достаточно важен.
Елена Вайцеховская, "Спорт-Экспресс"